Воспоминания о коммунистах. Мой беспартийный папа

Кто помнит и знает те времена (1950-1970-ые), те поймут и согласятся, что мой отец в этом смысле был настоящий уникум. Он сам, приехав в Москву в отпуск из Токио летом 1973 года, шутил за столом с друзьями: «У нас там в торгпредстве закрытое партсобрание — это когда без меня. А открытое — это когда меня приглашают».

Почему папу пускали заграницу, да ещё в капстраны — никто так как следует и не знает (хотя версий в семье было много). Он ведь к тому же был без ноги (ещё в детстве попал под поезд), а служил почти всегда главным бухгалтером в торгпредствах, т. е. сидел безвылазно в своём кабинете со своими гроссбухами и ничем «побочным» никогда не занимался и заниматься не мог. Правда, в его двух институтских дипломах было записано знание на отлично трёх иностранных языков, а финский, японский и итальянский он выучивал каждый раз ещё до отъезда. Имел опять же профильный кандидатский минимум (защититься по политэкономической тематике капстраны ему, беспартийному, в конце 1950-х всё-таки не разрешили). Так что, хотя бы отчасти, видимо поэтому: был «высококвалифицированный специалист». Ну и ещё, конечно, имел «правильное» происхождение (дед мой, Максим Романович, сибиряк, был старый большевик, в том числе комиссар отряда,  который один из четырёх «золотых эшелонов» у чехов отбил и обратно в Питер гнал — получил за это в конце 1950-х на шестидесятилетие Орден Ленина и звание почётного гражданина г. Харькова, хотя по происхождению правильнее было бы его почтить в Омске или в Иркутске).

А уж почему папа был беспартийный — этого, казалось, не знал и об этом не догадывался вообще никто, поскольку сам вопрос никогда на моей памяти не обсуждался и даже не упоминался.

И вот только когда папа трагически погиб, мне кое-что рассказала его сводная сестра — «тётя Дина» для нас с сестрой, — а вообще-то Надежда Ивановна Катаева-Лыткина, племянница бабушкиного первого мужа, эсера, убитого на Байкале в 1918 году. Она крепко дружила всю жизнь с Анастасией Цветаевой, с которой они вместе дом-музей в Борисоглебском переулке в Москве создавали, поскольку прямо в самом этом доме и жили. С другой стороны, у А. Сахарова была долгое время помощницей — ей потом за заслуги перед новой властью даже трёхкомнатную квартиру дали в арбатских переулках.

Так вот тётя Дина рассказала, что папа в 1940 году приехал из Харькова в Москву, поселился у неё в семье на какое-то время и поступил на мехмат в МГУ. Был, как и все, беспечный комсомолец, увлекался тем же, чем и все они тогда, и даже умудрялся танцевать на своём протезе.

А потом случился октябрь 1941. 15 октября начали эвакуировать МГУ. 20-21 октября эвакуировали даже аппарат ЦК и правительства. Москву — оставили. Москва несколько дней пробыла открытым городом. Без властей. Без милиции.

И вот, как рассказала тётя Дина, увидев все безобразия, что творились в те дни в преданном властью городе, они — кучка друзей — собрались все у неё дома и сожгли свои комсомольские билеты.

Тогда-то мой папа, по идее, сознательно поставил крест на любой своей карьере в будущем. С эвакуировавшимся МГУ он не уехал. Всю войну проработал рабочим на 2-м Подшипниковом. Когда он в конце 1944 года приехал из Москвы назад в освобождённый Харьков к  вернувшимся из эвакуации моим деду и бабушке, на нём (по воспоминаниям бабушки) был один драный пиджак, а пальто и хоть какого чемоданчика с вещами — не было. Как папа прожил и выжил в те годы — 1942-1944 — не знали ни тётя Дина, ни бабушка, никто. 

 

Сколько я не пытался выспросить, что же такое творилось в те дни в Москве — тётя Дина мне ничего больше не рассказала. Почему? Не знаю. Этот секрет она унесла с собой. Но вспомнился мне её рассказ сразу, как только попался недавно на глаза вот этот документ (цитирую вместе со вступительными фразами автора):

”21 октября 1941 г. заместитель начальника первого отдела НКВД СССР старший майор госбезопасности Шадрин направил своему начальнику заместителю наркома внутренних дел СССР, комиссару госбезопасности 3-го ранга В. Н. Меркулову рапорт.

Прочитав этот документ, он написал резолюцию: «Послать т. Маленкову». В тот же день рапорт Шадрина был передан Г. М. Маленкову, который ознакомил с ним руководство ВКП(б) и, конечно же, Сталина.

«После эвакуации аппарата ЦК ВКП(б), — говорилось в рапорте старшего майора госбезопасности, — охрана 1-го отдела НКВД произвела осмотр всего здания ЦК. В результате осмотра помещений обнаружено:

1. Ни одного работника ЦК ВКП(б), который мог бы привести все помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было.

2. Все хозяйство: отопительная система, телефонная станция, холодильные установки, электрооборудование было разбросано.

3. Пожарная команда также полностью вывезена. Всё противопожарное оборудование было разбросано.

4. Все противохимическое имущество, в том числе больше сотни противогазов „БС“, валялись на полу в комнатах.

5. В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП (б) и другие документы.

6. Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжён.

7. Оставлено больше сотни пишущих машинок разных систем, 128 пар валенок, тулупы, 22 мешка с обувью и носильными вещами, несколько тонн мяса, картофеля, несколько бочек сельдей, мяса и других продуктов.

8. В кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов.

В настоящее время помещение приводится в порядок. Докладываю на Ваше распоряжение».

(Конец цитаты)

 

АПРФ. Ф. 55. Оп. 1. Д. 5. Л. 13. Цитируется по: Арсен Мартиросян. К РЕШАЮЩИМ БИТВАМ